Интервью Окси о погромах в Лондоне

Лондонские погромы глазами очевидца
О том, что это было, еще долго будут спорить. Лондонский "бессмысленный и беспощадный” бунт августа 2011-го уже вошел в историю. "МК” расспросил о подробностях человека, который уже 11 лет прожил в Лондоне бок о бок с самым бедным населением. И тех людей, кто еще неделю назад с упоением громил витрины и жег машины, знает не понаслышке.
Мирон Федоров — сын питерских эмигрантов, выпускник Оксфорда, а еще — восходящая рэп-звезда Рунета, где он больше известен как Oxxxymiron.
— Признайся, ты себе тоже вытащил телевизор из разбитого супермаркета?
— Нет, тут стремно. Камер слишком много. И многих из тех, кто воровал (тут Мирон использует другое слово, более подходящее для данной ситуации. — Н.К.), будут сажать. Или выселять и лишать социальных благ, так называемых бенефитов. На днях одного восемнадцатилетнего чувака, которого опознали на камере, вместе с матерью выселили из соцжилья. Так что у меня таких соблазнов не было. То есть у меня был опыт подобного обогащения, но он остался в подростковом возрасте. Сейчас мне 26. Как-то несолидно.
Последние полтора года я живу на районе Кеннинг Таун. Это восточный Лондон, в принципе, достаточно близко к центру. Минут 25 до Грин-парка, сразу за шикарным финансовым районом Кэнэри Ворф. А сам Кеннинг Таун входит в те 5% самых бедных районов Англии. Я занимаюсь музыкой, постоянной работы нет, и жить в Лондоне я могу позволить себе только в подобном месте. Снимаю комнату, которую отвоевал у нигерийцев, сделал в ней ремонт. В принципе, весь дом русский, кроме нигерийской парикмахерской на первом этаже, которая принадлежит как раз хозяину. Место вполне типичное для тех районов, где происходили беспорядки.
Я сразу скажу, что все, что я читал в российских СМИ о погромах, мало имеет отношения к реальности. Там речь идет о том, что это месть черного угнетенного населения за убитого товарища. Или начинаются какие-то левацкие темы: мол, это акция протеста против материализма.
— Что же происходило на самом деле?
— Нужно учесть несколько факторов. Один из самых важных — социальное жилье. В принципе, это точно такие же бетонные блоки, в которых живет пол-России, но в Англии у них немного специфическая архитектура. Здесь много открытых балконов, лестниц, переходов, задних аллей. Получается настоящий лабиринт, в котором тяжело установить везде камеры, и некоторые участки оказываются вне досягаемости полиции. В таких закутках процветают местные банды разных цветов кожи, состоящие из пацанов от 12–13 лет до 20 и до старшаков. Здесь и белые, и черные, и индусы, и турки, и арабы, причем зачастую в самых причудливых комбинациях.
— Ты тоже участвовал в таких бандах?
— Нет, у меня всегда были другие интересы. Я приехал в Англию в 2000 году вслед за отцом-физиком, которому предложили здесь работу. Сначала жил в небольшом городе Слау на западе от Лондона, который тоже частично подходит под описание районов, где были погромы. Криминальный, неприветливый. Там я учился и жил бок о бок с подобного рода народом. Общался, дружил, дул вместе с ними, но криминала не касался.
— Что это за банды?
— Это вполне конкретный социальный класс. В Англии он называется underclass. Своего рода «социальное дно». В принципе, в Англии люди живут хорошо. Около 60% населения принадлежит к среднему классу, чего не скажешь о России или Восточной Европе. Но при этом существенная часть населения, чуть ли не четверть, не имеет доступа к подобным благам и живет абсолютно вырванной из общества. У них есть отдельные районы, отдельное социальное жилье, которое называется эстейтами. Они получают бенефитс от государства, но его не хватает, и они вынуждены промышлять чем-то еще. Наиболее стандартная деятельность — продажа наркоты. В том районе, где я живу, на каждом углу стоят чуваки с характерными борсетками через плечо. Обычно это школьники, так как ребята постарше на углах стоять не хотят. Это самая низкая ступень в уличной иерархии. Криминал четко распределен по национальностям. Нигерийцы занимаются в основном мошенничеством, связанным с кредитками и электронными платежами. Албанцы контролируют мойки машин. Ямайцы — гангстеры. Это все очень сложно поделено, и у каждого деления есть еще одно, еще более мелкое.
Плюс есть такое понятие, как Post Code War — то есть война по почтовым кодам. Каждый район в Лондоне имеет почтовый код, начинающийся с буквы, символизирующей сторону света. Север — «N», юг — «S», запад — «W» и восток — «E». Вот у меня Е16. По названию района можно тут же понять, где он находится и кто там живет. Поэтому классический вопрос: «Ты с какого района?» — в этих районах Лондона приобретает масштаб вселенского бедствия. Если ты просто так забредешь в чужой район где-нибудь на окраине, ты сразу оказываешься на виду. Могут просто ограбить, а могут и убить. Поножовщина — вполне обычное явление для этих мест.
— Я так понимаю, ты совсем не удивился, когда толпа пошла громить витрины?
— Да ну, ничего нового. Это продолжение и развитие того, что и так происходит каждый день в этих районах. Все удивляются, почему погромщики жгли свои же собственные районы. Но никто не удивляется, почему грабежи и убийства совершаются ими опять же на своих районах. Причем ежедневно. Очень редко бывает, когда какие-нибудь черные едут через полгорода в центр, чтобы завалить богатого. Режут, давят, насилуют и продают наркоту друг другу. Типичное криминальное поведение на районе — пойти ограбить пакистанца, который что-то продает на углу в киоске. Просто в тот момент события приобрели несколько другой масштаб, когда грабили сразу всех пакистанцев на углу, разбивали сразу все витрины, обирали сразу всех прохожих и так далее.
Это все очень быстро произошло. После убийства того черного парня начались погромы тамошнего комьюнити, как протест против «мусоров». Остальные районы посмотрели на это и подумали: «Хм, может, тоже начать громить?» Исключительно с целью личного обогащения.
— Почему же полицейские так долго собирались с силами, прежде чем применить решительные меры?
— Они не совсем знали, что делать. Да, в Лондоне постоянно кто-то протестует: студенты на Первое мая и прочие антиглобалисты, громящие витрины в центре. И если полицейские применяют силу в этих погромах, огромное количество людей с ними потом судятся. Поэтому, с одной стороны, полиция боялась, что ее засудят. С другой — никто не ожидал, что беспорядки перекинутся на другие районы. Я помню первые кадры откуда-то с юга, на которых десять «мусоров» и толпа, наверное, человек в сто, которая на них прет. Во время восстания во многих районах вообще не было ментов. И тогда местные индусы и турки, вооружившись битами, сообща защищали район от банд черных. В «Твиттере» писали: «К черту полицию! Нас защитят турки и индусы».
Плюс не было четкой директивы от правительства. А как только в бушующий район заехал премьер-министр Кэмерон и показательно ввел тысячи ментов и автоматчиков, почти сразу более-менее все улеглось.
— У тебя есть знакомые, которые утащили телевизор и теперь не знают, что с ним делать?
— Конечно. Среди русскоязычных в том числе. Они не были среди первой волны погромщиков. Вспрыгнули уже на движущийся поезд. Так многие, кстати, поступали. Рассуждали: «Блин, почему бы не воспользоваться хорошим шансом?» Интересно, но они достаточно хаотично выбирали, что взять из магазина. Очень часто они могли взять просто кроссовки или шоколадку. Это вторая, кроме желания наживы, причина погромов. Некий жест отчаяния. Желание показать: мы тоже что-то можем в этом обществе. Чуть ли не первый раз в жизни они почувствовали власть в своей собственной стране, где они воспринимаются как чужаки, где их презирают и они не могут найти нормальную работу.
— Их не берут на работу или они сами не устраиваются?
— 50 на 50. Они, конечно, любят паразитировать. Сам подумай: зачем человеку работать в «Макдональдсе», получая шесть фунтов в час, если он может продавать «траву», и иметь гораздо больше? Это приводит к тому, что 12—13-летние могут быть богаче, чем их родители. А на нормальной работе человек с таким уровнем английского, да вообще уровнем коммуникации, никому не нужен. У представителей социального дна свой язык и акцент, и человек из среднего класса в принципе не поймет тот сленг, на котором они говорят. Выходит замкнутый круг. С одной стороны, их не берут на работу такими, какие они есть. С другой, они сами не пытаются из этого вылезти. У них и так есть иные способы обогащения.
— Ладно они, но у тебя же есть диплом Оксфорда. Почему ты живешь в трущобах?
— Главное, что надо знать об Оксфорде: где-то 60–70% процентов его студентов — английская аристократия, потомственные оксфордские студенты. Их папа, дедушка — все учились в Оксфорде. У них есть родовое поместье, замок, вилла, куча денег. Это элита Англии, так называемый upperclass. Остальные 30% в Оксфорде — студенты типа меня, которые поступили без денег и блата — кто по оценкам, у кого просто голова нормально работает.
Англия — самое классовое общество в Европе. Здесь не было революции, как в России. А самое серьезное потрясение — это Гражданская война четыреста лет назад или роспуск католических монастырей при Генрихе VIII. То есть страна в социальном плане не поменялась. Я учился в Оксфорде, но у меня нет никаких связей в этой среде. И хотя мы три года прожили бок о бок с аристократами в одних общежитиях, мы никак не пересекались. То есть вообще. И среди моих однокурсников после университета стали делать деньги те же самые люди, кто был богатым и до поступления. А мне устроиться на крутую работу примерно так же трудно, как выпускникам любого обычного вуза. И потом, я всерьез занимаюсь рэпом. Для этого мне пришлось уйти с постоянной работы и года полтора жить очень скромно. То есть я периодически куда-то устраивался, но это была работа по-черному, а денег хватало только на трущобную квартиру и пропитание. Как зарабатывал, сейчас даже не хочу говорить, но налоги не платил. В принципе, русские часто здесь так живут.
— А куда же подевались русские, что скупают самые дорогие особняки?
— В Лондоне больше полумиллиона русскоязычных. Из них существенное большинство живут очень скромно. И как раз в тех районах, где были беспорядки. На востоке, на юге, Ист Хаме, Стратфорде, Пластоу, Кеннинг Тауне. Поэтому представление о том, что русский в Лондоне — это условный Абрамович, очень слабо соответствует действительности. Типичные русскоязычные живут там же, где и черные, пакистанцы и так далее. И у этих русских из бедных районах нет своего голоса. Отсюда теперь это удивление: «Ух ты, там столько русских! У них свои тусовки! У них свой русский рэп!» Оказывается, не только Тимати приезжает выступать в Лондоне в гламурных клубах. Наоборот, тут его просто на хрен шлют, потому что он никому не нужен.
— Сейчас на улицах спокойно?
— Все более-менее вернулось к той ситуации, которая была до погромов. В центре вообще все тихо, а у нас на районе пока еще много ментов. Начинаются какие-то аресты, но в целом, я думаю, ничего не изменится. Просто все снова сделают вид, что ничего не происходит.

Oxxxymiron: Год провел, глядя из окна на перекресток (интервью)

Oxxxymiron – пожалуй, самый неоднозначный персонаж в современном хип-хопе. Относиться к нему и его творчеству можно как угодно, но отрицать неординарность и, если позволите, масштаб личности все-таки очень сложно. Человек закончил Оксфорд и, живя в Лондоне, собирает полные залы в СНГ, а на первой полосе «МК» рассуждает о причинах беспорядков в Англии – и ведь у него на данный момент даже нет полноценного релиза! Впрочем, до конца месяца Oxxxymiron обещает все-таки выпустить первый сольный альбом. Мы с Вадимом Тихомировым подумали, что сейчас самое подходящее время, чтобы пообщаться с Мироном. В интервью не найти ответов на таких животрепещущие вопросы, как «Каковы ваши творческие планы?» и «Как ты придумал свой никнейм?». Зато мы обстоятельно поговорили про то, как Oxxxymiron относится к своей аудитории, кто из поэтов на него повлиял и даже о том, как… дешево поесть в Лондоне.
- А.М.: У тебя отличное образование. Зачем тебе рэп?
- Рэп мне хотелось делать с 13 лет. Больше делать долгосрочно не хотелось вообще ничего и никогда. Образование престижное, да, в глазах большинства людей Оксфорд – практически Хогвартс. Но тут есть масса нюансов, которые со стороны не понять. В «Московском Комсомольце» мне задали похожий вопрос, но мой ответ сократили и переиначили. Большинство моих бывших однокурсников, прошедших до Оксфорда частные школы (30-35 тысяч фунтов в год, образование там - блестящее), по окончании университета устроились в отцовские компании (их родители обычно также закончили Оксфорд или Кембридж) и юридические фирмы в Сити на бешеные зарплаты. Но для человека без подобных связей, поступившего туда из бесплатной государственной школы и не горевшего желанием ради нетворкинга ебаться в жопу с элитой на протяжении обучения (т.н. «социальный лифт»), оксфордский диплом является гарантией хорошо оплачиваемой работы разве что вне Англии. В Англии же существует такое понятие, как «overqualified» - шефы скромных компаний боятся брать на работу небогатых «умников» с крутыми дипломами («вы слишком умны для этой работы»), а места в топовых компаниях уже укомплектованы элитой, и в итоге их не берут никуда. Те немногие мои бывшие однокурсники, которые, как и я, поступили в свое время в Оксфорд неожиданно для самих себя из обычных школ, сейчас либо стали библиотекарями и репетиторами, либо вообще не могут устроиться на работу. Так вот расскажешь без предисловий – не поверят. Плюс у меня диплом подозрительный: оксфордский, гуманитарный, специализация – средневековая английская литература, но при этом с худшей оценкой из возможных. Работодатели стремаются. В целом, учитывая еще и полное отсутствие у меня интереса к хождению по головам ради более высокой позиции в карьерной иерархии, ничего кроме офиса за косарь с лишним фунтов в месяц мне не светит. Но эти деньги можно заработать и рэпом, если постараться. Вот к этому я сейчас и иду.
- В.Т.: А как пришло на ум поступать после обычной школы в Оксфорд, да и зачем?
- Это не мне пришло в голову, а моей учительнице по истории, единственному сильному преподавателю в школе. Она сама в свое время закончила Оксфорд (что лишний раз подтверждает мой предыдущий ответ: получила оксфордский диплом, пытылась сделать карьеру, а в итоге всю жизнь проработала в очень средненькой школе). Для меня на тот момент слово «Оксфорд» было, понятное дело, чем-то из разряда мифов и легенд. Ни о чем подобном я не задумывался, тем более, что из моей школы в топовые университеты до того практически не поступали. Тут нужно просто представить себе эти несовместимые пласты английской реальности. Я учился в городе Слау, который всегда показывают в телепередаче «Road Wars» про ментовскую охоту на торговцев героином и кристаллом. Причем наш район еще считался одним из лучших в Слау. Школа была на треть пакистанской, много «чавов». Кстати, все – отличные ребята, вообще об этой школе и этом времени у меня теплейшие воспоминания. Но сам понимаешь, о каком Оксфорде тут могла идти речь? А учительница объяснила мне, что если я решусь подать туда документы, то меня, скорее всего, пригласят на собеседование чисто по оценкам (на тот момент я впервые взялся за ум и учился очень хорошо) и вступительному сочинению. И что собеседование я, скорее всего, завалю, но попытка не пытка. В итоге собеседование я прошел и поступил. Как именно я это сделал, что я там увидел и т.д. – об этом можно рассказывать часами, но не в этот раз. Достаточно сказать, что я вел и чувствовал себя среди остальных поступавших, как неотесанный крестьянин. Я хоть и был в меру начитан (и то, по сравнению с моими будущими однокурсниками из частных школ – крайне однобоко и недостаточно глубоко), но по всем остальным статьям, от произношения и уличного сленга, который успел подцепить в Слау, до столового этикета (тот самый классический сценарий, когда ты в ужасе видишь, что слева и справа от тарелки лежит по 5 разных вилок и ножей) – я моментально оказался самым слабым звеном. Меня ведь еще из-за упрямства черт дернул поступить именно на английскую литературу, то есть кругом были одни коренные англосаксы из элиты. Спасала только прирожденная наглость, но ощущение собственной неполноценности так и не прошло до самого конца учебы. Короче, плана и желания поступить у меня изначально не было, все произошло как-то помимо меня.

- В.Т.: Кроме основного образования что еще? Музыкальная школа, спортивные разряды?
- Нет. Из заслуг – только сомнительная и пестрая биография.

- А.М.: Мне кажется, что на публике ты очень самоуверен, хотя на самом деле явно сомневаешься в себе. Впрочем, я могу быть и не прав. Но как ты оцениваешь себя и какое место, на твой взгляд, в русском рэпе ты занимаешь?
- Если говорить не о рэпе, а в целом, то я ежедневно переживаю дикие перепады от безудержной самоуверенности до полного самоуничижения. Вообще, мне врач в 2006 году поставил диагноз «маниакально-депрессивный психоз» и прописал разноцветные антидепрессанты в ячеечках, я тогда поугорал, но в принципе это было недалеко от истины. Но это отдельная история. Что касается русского рэпа, то тут я как раз свое место знаю предельно четко: я один из главных его «андердогов» (как это будет по-русски?) и новаторов, и если это для кого-то звучит нескромно, то это их проблемы. Факт в том, что, если бы я не появился в 2008 году, пейзаж русского рэпа сейчас был бы другим. Естественно, этого мало. Я хочу каждые несколько лет изобретать свой стиль заново, плюс делать на этом деньги. Плюс я хочу респект от каждого ебучего именитого русрэппера, независимо от того, респектую ли ему я (скорее всего, нет). И все это будет, кстати. Либо это во мне сейчас говорит маниакальная сторона диагноза.
- В.Т.: Ты говоришь, что «появился» в 2008 году. Для меня, например, «Oxxxymiron появился» ? это третий сборник «Хип-Хоп для гурманов» и «Лондон против всех ч. 2». А ты сам какой бы момент назвал своим появлением?
- Первый «Лондон против всех» под бит «Role Model». Там очень сильное влияние раннего Саваша. Причем с технической точки зрения трек – дичь, но от заданного в нем вектора я с тех пор особо не отходил. А для публики моментом моего появления был, конечно, «Спешл Деливери» с СД. СД мне очень помог - в первую очередь, бескорыстным сведением моих треков на протяжении нескольких лет. Я такие вещи не забываю. А вообще, когда я только начал записываться – это было дикое время, со всех точек зрения. Мое понимание реалий русрэпа было зачаточным, но зато была самая настоящая ненависть ко всему, что с ним связано. Плюс я только закончил университет, работал по 12-15 часов в день без выходных и жил в подвале без двери у одного сердобольного профессора, а позже – в немебелированной, неотапливаемой комнате над тату-салоном, которую снимал у палестинского мошенника, ныне сидящего в тюрьме. Тогда же я познакомился с Шокком, у которого был такой же неустроенный быт, такая же ненависть к тому, во что превратили русский рэп, и такая же нереалистичная мечта выбиться из грязи в князи. Мы моментально спелись.

- А.М.: А до этого? Когда ты впервые начал читать рэп и почему долгое время о тебе ничего не было слышно?
- Начал читать рэп я то ли в 97-ом, то ли в 98-ом, поначалу по-немецки. У нас была группа, название которой я забыл, состояли в ней Миф и Сага. Сага так и не написал ни одной строчки и впоследствии сторчался. А я придумал русский рэп. То есть натурально был уверен, что я первый человек, читающий рэп по-русски (интернета у меня не было, а русскоязычных эмигрантов, которые могли бы поколебать мою уверенность, в Германии тогда еще было достаточно мало). Так что горькая правда о том, что я уже не стану родоначальником жанра, явилась мне немного позже, во время летнего приезда в Питер, в виде кассет «Балтийского клана» и Ч-Рэпа. Я послушал их и успокоился, решив, что ничего не пропустил, потому что в плане текстов и читки там был лютый примитив, больше напоминавший считалочки, а я на тот момент уже вовсю гонял Big L и Dynamite Deluxe. То есть я уже тогда, в 14 лет, четко отделял себя от русского рэпа. Мы же в Германии еще мелкими совсем ездили на джемы (самые что ни на есть олдовые, с граффити, брейкдансом и т.п.), фристайл-баттлились по-немецки на оупен-майках, читали и пели в поездах, обходя пассажиров с панамкой, как Нойз. Только нам было 13-14. К осени 2000-ого, когда семья перебралась в Англию вслед за отцом, я накопил на Хип-Хоп Иджей 2 и начал записываться под собственные «биты», сначала на кассетник, потом на палочку. Тогда же у меня появился интернет, в полной мере продемонстрировавший мне уровень развития русского рэпа (например, на официальном шеффовском сайте hiphopinfo был раздел «RAPERS», с одним P). Были записаны пугающие демки, курсирующие сейчас по интернету, и утерянный ныне кассетный альбом. К 2002-ому я понял, что, хотя мой рэп в чем-то и оригинальнее российских считалочек, но все же очень плох, и перестал выставлять записи в сеть, а вскоре и записывать. Причем интерес к этому делу у меня не погас, я все эти годы продолжал что-то писать для себя, но у меня не было рэп-среды, чтобы хоть как-то мотивировать. И лишь в 2007 году я познакомился в Грин Парке с местной русскоязычной тусой, которая и сподвигла меня на первые записи после долгого перерыва (конкретно – Ганз). А вообще от воспоминаний в духе «как я начал писать рэп» всегда несет нафталином и запахом стариковских квартир.

- В.Т.: Сможешь вспомнить 4 строчки, написанные до 15 лет?
- Да, вот это в 14:
Кто-то живет в квартирах, бомжи живут в сортирах
Андеграунд-эмси живут в подземных дырах, пишут сатиру
На тех, кто находится в высшей части культурного слоя
Злословят на тему этикета и высших сословий
Причем даже был трек с этим текстом, который я записал в 15. У кого-то из скачавших его в 2000-ом он по-любому должен был остаться, свяжитесь со мной, если у вас есть, я его с тех пор не слышал. А вообще забавно, текст многое предсказал.
- А.М.: Мы не слышали твой альбом. Твои поклонники не слышали твой альбом. А он, говорят, скоро – кстати, когда?
- Я и сам не слышал свой альбом. Он сейчас одновременно досводится, дозаписывается и даже дописывается. Официально я его начал полтора года назад, когда уволился с постоянной работы, но на деле я не начинал его писать до весны этого года, а прошлый год провел, глядя из окна на перекресток. Иногда это необходимо, чтобы обдумать, что ты хочешь дальше делать.
- А.М.: Каким ты видишь своего слушателя?
- Мой слушатель – это я десять лет назад. В этом возрасте меня интересовали только ебля, книги и рэп (в принципе, особо ничего не изменилось). Мне совершенно не в падлу, чтобы меня слушали малолетки, главное, чтобы это были адекватные, любознательные и хардкорные малолетки, а не зашоренные и забитые зомбодети. Сейчас, конечно, далеко не все слушатели такие, как мне хочется, их меньшинство, много попутчиков. Но все же адекватных слушателей больше, чем у других исполнителей, за редким исключением. Для меня это важно. Я по-бэкпекерски верю в преемственность хип-хопа. Десять лет назад я был юношей бледным со взором горящим в первом ряду перед сценой; теперь это они, а я на сцене. И они такие же отмороженно преданные, каким был я. Помню, как ранней весной 2000-ого я один поехал через всю Германию и ночевал в спальном мешке на перроне в одном закутке с бомжами только для того, чтобы час порубиться на концерте M.O.R. и купить у них футболку. Зато теперь я не знаю, у каких русских рэпперов еще на концертах такое рубилово, как у нас, обычно ведь все просто стоят и кивают. И к кому на концерт в Питере специально приезжают на поезде люди из Средней Азии, чтобы получить роспись.
- А.М. Многие люди банально не слышат некоторые твои строчки или некоторые слова в текстах: тебя это волнует?

- Волновало бы, если бы дело было в хуевой дикции или полубессмысленном тараторном даблтайме, а так это естественно. Я читаю зачастую на достаточно высокой скорости (хотя это совершенно не самоцель), употребляю много британского жаргона, часто упоминаю какие-то местные реалии, плюс совершенно не «фильтрую базар» в плане аллюзий и каламбуров. Некоторые считают, что я намеренно выпендриваюсь «книжным» языком и лазаю по википедии в поисках редких терминов, но мне похуй. На деле я пишу рэп точно так, как говорю, и искусственно упрощать его не собираюсь. Про это есть хорошая старая песня у LupeFiasco– «Dumb It Down». Вообще я пишу такой же рэп, как сам люблю слушать, я просто первым начал делать его по-русски. Что, Саваша или Геттса легко понять с первого раза? Я до сих пор не могу разобрать многие строчки на «Freedom of Speech», хотя прослушал его, наверное, раз 100, и дело не в английском языке или черном акценте, а в том, что у него богатейший словарный запас с диапазоном от уличного блатняка до юридической и медицинской терминологии, плюс пулеметный флоу и многослойные рифмы. Но это-то и делает прослушивание интересным, заставляет возвращаться к треку снова и снова. Пару лет назад я шел по улице, слушая один из старых треков Коллеги, который до того прогнал несчетное количество раз, и неожиданно расслышал охуительно замаскированную и угарнейшую игру слов, которую до того не замечал. Встречные прохожие на мой персональный угар смотрели с сочувствием и тревогой. Конечно, все это, как и скорость читки, тоже нельзя превращать в самоцель, а то вместо живых песен останутся какие-то засушенные литературные опыты и задротский формализм. Нужен баланс. Этому балансу нужно долго учиться, а я еще только в процессе, и меня периодически заносит. Всегда нелегко быть первым, но быть вторым – уныло.
- А.М.: И все-таки: не собираешься после релиза альбома опубликовать тексты всех треков?
- Собираюсь, как всегда. Слушатели сами записывают тексты со слуха, а я уже исправляю наиболее близкий к оригиналу вариант. У меня ведь большинство текстов на бумажках, салфетках и т.д.
- В.Т.: «Одна струна Элвуда опасней, чем 2 ствола» – это про Константу?
- У меня есть одно железное правило – я не поясняю и не объясняю свои строчки, потому что это тоже унизительно. При этом у каждой строчки есть четкий, а не какой-то там размытый «психолирический» и «сакральный» смысл, который невозможно объяснить (т.е. болтовня, примеры известны).
- В.Т.: Легко ли тебе дается правка своих текстов или пишешь в один присест?
- Когда как. Иногда в один присест, иногда по сто раз переписываю. Обычно второе. Для меня нет большего кошмара, чем «Пойдем на студию, выберем биток, накидаем текст, запишемся».
- В.Т.: Дарил кому-нибудь панчлайны, строчки, четверостишия?
- Половине новичков русского рэпа, судя по всему. Только неосознанно.
- В.Т.: Руки не опускаются, когда читаешь разбор своих песен «ВКонтакте»?
- Почему они должны опускаться? Там, конечно, много забавного и зачастую слушатели в поисках каких-то таинственных глубин расшифровывают в тексте нечто, чего я туда не закладывал, но меня все это скорее радует, это как раз тот самый процесс внимательного переслушивания, о котором я уже говорил.
- А.М.: Твое творчество так или иначе ориентировано на не очень глупых людей. Но при этом взрослые люди – из-за обилия мата и не очень высокой, что называется, морали – могут плеваться от твоей лирики. Не видишь противоречия?
- Не вижу. Это как раз хорошо, потому что сужает круг слушателей до той самой группы, которая мне близка – неглупых людей, которые не плюются от обилия мата и не морализируют. Не могу сказать, что я прямо боготворю мат и «аморальность», но это маркеры, отделяющие зерна от плевел. Занудные речи об упадке нравов, морализаторство, призывы к цензуре, разговор на серьезных щщах за ценности – это характерные признаки зашоренного плохого человека, наравне с неумением выставлять знаки препинания в предложении. Зачем мне такие слушатели? Адекватность начинается с любопытства и черного юмора. Те, кто это понимают, – свои, остальные меня не колышут, я сношал их матерей двутавровой рельсой в прямую кишку.
- А.М.: Х-ха! Создается впечатление, что ты не любишь свою аудиторию. Многие не любят свою аудиторию, это нормально. Но почему тогда аудитория должна любить тебя?
- Многие не любят свою аудиторию и втихаря презирают ее, но никогда не признаются в этом, боясь, что от них отвернутся. У меня, наоборот, нету нелюбви к своей аудитории, но я с ней не заигрываю и не иду у нее на поводу. С какой стати я должен уважать человека только за то, что он меня слушает? А если он по жизни тупой мудак и даже не в состоянии объяснить, за что ему нравится мой рэп? Или если у него нет вкуса, и он слушает меня наравне с полными бездарями, почему я должен его уважать? Наоборот, я его в рот ебал в таком случае. Почему это слушатель может выбрать любого исполнителя, но исполнитель обязан принять всех слушателей? Тут нет логики. Меня тоже никто любить не обязан, но те, кто любят, любят в том числе за эту разборчивость.
- А.М.: Ты хочешь чему-нибудь научить своих слушателей? Если да, то чему?
- Вообще, конечно, мессианские чаяния – это глупо. Типичный такой интеллигентский недуг. Но я действительно уверен, что состояние серого, жвачного зомбоебизма – оно не перманентно, из него можно выйти. Более того, за последние пару лет я сам наблюдал за подобными метаморфозами среди своих слушателей. Мое это было влияние или нет – судить не мне, но подозреваю, что не без того. Вообще перестать быть ограниченным субгуманоидом очень тяжело, особенно, если твое все окружение таково. Причем я говорю не только о необразованности – точно также встречаются субгуманоиды от интеллигенции, прочитавшие всю предписанную программу, но не менее ограниченные. Я говорю об отсутствии любознательности в целом, которое прививают все общественные институты, начиная со школы, причем во всех странах и во все времена. Если говорить об СНГ, то вот сидит такой зверочеловек, слушает АК47, смотрит «Нашу Рашу» или +100500, восхищенно читает Коэльо и Минаева. Но он не безнадежен. Надо только достаточно сильно ударить его палкой по голове, как в буддийских коанах, и он прозреет. Иногда мне хочется, чтобы мой рэп был такой палкой, иногда мне это желание кажется наивным и смешным, иногда мне похуй.
- А.М.: Что для тебя важнее – собственное удовлетворение от творчества или «чтобы людям понравилось»?
- «Чтобы людям понравилось» я делал только дважды, на баттле: «Не говори ни слова», «Нет связи». Это хорошие треки, но они помягче, поинтеллигентнее, чем обычно, я их писал, стараясь не ранить хрупкую душевную конституцию русрэп-жюри. А когда подумал «да пошло все нахуй!» и записал для собственного удовольствия то, что хотел («Йети и дети») – мгновенно вылетел. С тех пор «чтобы людям нравилось» больше не делал, это унизительно.
- А.М.: Вообще, когда записываешь треки, думаешь о реакции людей, которые их услышат?
- Минимально. О реакции людей за меня думает Ваня Ленин, когда выбирает, в какой последовательности выпускать уже записанные мною треки. Ленин думает за нас, как говорится.
- А.М.: В двух словах - я понимаю, что об этом, скорее, надо говорить с Ваней и мы об этом с ним обязательно поговорим – зачем вам этот лейбл? Мы же все здесь понимаем, что понятие «лейбл» в России и на Западе – это несколько разные вещи…
- Да, разные. Но Vagabundзадуман именно как лейбл в западном смысле слова и уже начал функционировать в этом качестве, наш большой осенний тур – первая ласточка. Это не просто старая тусовка под новым именем и не только творческий коллектив, а рабочий альянс, в котором Ваня Ленин занимается всеми организационными, финансовыми и рекламными вопросами, а мы с Шокком – всем контентом. На данный момент все это неизбежно звучит как прожектерство, но меня это не волнует, я уже привык к тому, что я что-то придумываю в голове, народ крутит пальцем у виска, а потом идея материализуется. Это, кстати, самое охуенное ощущение на свете. Все, что у нас происходит сейчас, мы придумали год назад, сидя втроем в Бамберге на берегу реки за квашенной капустой, свининой и баварским пивом. А то, что будет через год, мы придумываем в данный момент. Если бы я рассказал, что именно, то в ответ бы услышал смех, но через год оно точно также осуществится. Потому что каждым из нас, в силу того, как мы росли, движет «синдром юного Гитлера в Вене»: «я живу под мостом, но скоро приду к власти и всех вас сук расстреляю».
- В.Т.: Возможно ли такое развитие событий, при котором ты переберешься в Москву? Драго прав, говоря о том, что из-за границы тяжелее становится популярным в России?
- Возможно, если это окажется совершенно необходимым для продолжения рэп-деятельности. Но мне бы не хотелось. Да, из-за границы однозначно тяжелее пробиться (подумай сам – связей нет, понимания российских реалий нет, слушатели – за тридевядь земель), но зато, если уж ты пробился из-за бугра, это немалого стоит. Мне всегда в идеале хотелось построить нечто свое тут, на месте, а в СНГ ездить с концертами. Я ведь из России уехал, когда мне было 9 лет, вырос в Европе. Это не пара лет в эмиграции, после которых легко вернуться, а почти вся жизнь, так что переезд в Москву стал бы для меня не возвращением, а третьей эмиграцией. С другой стороны, мы недаром назвались «вагабундами», каждого из нас всю жизнь тянет вдаль. «Им овладело беспокойство, охота к перемене мест», и сейчас у меня как раз опять такой момент. Так что загадывать не буду. Вариант «пробился через интернет, переехал в Москву» какой-то слишком очевидный, но жрать на что-то надо, деньги сейчас – приоритет, у меня гора долгов, так что зарекаться не буду.
- А.М.: Как я понимаю, ты неплохо общаешься с британскими грайм-музыкантами. Никогда не будешь с ними конкурировать?
- Как может русскоязычный исполнитель конкурировать с англоязычными в англоязычной стране? Какой-то дикий вопрос.
- А.М.: Неужели уровня твоего английского языка не хватает для творчества? Никогда не было таких планов?
- Для такого творчества, как я хочу, – не хватает. Говорю свободно, но не чувствую той же абсолютной уверенности, что в русском. Даже в немецком свободнее себя ощущаю, потому что выучил его, когда был совсем мелким. Я иногда пишу что-то по-английски, как и по-немецки, может что-то даже и запишу, но чисто для себя. Более серьезных планов на этот счет не было никогда, надо трезво оценивать свое место под солнцем.
- А.М.: В контексте актуальности тех или иных рэпперов в России ты, как я понимаю, делаешь акцент на статистике hip-hop.ru: просмотры, комментарии и т.д. Уверен, что это оправданно?
- Это откуда такая странная информация? Наиболее «актуальные» рэпперы в России сейчас – Гуф и Баста, но на форуме гораздо активнее обсуждаются местные царьки онлайн-баттлов и фрики с ютуба. Если же ты говоришь о подземном ажиотаже вокруг того или иного исполнителя, то не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы быстро разобраться, у кого он есть, а у кого нет, и форум тут не самый плохой индикатор.
- А.М.: Ты очень много занимаешься self-PR. Не боишься, что после всего этого хайпа альбом не оправдает надежд?
- «Селф-пиар» - отвратное словцо. А альбом по-любому не оправдает надежд, это неизбежно, когда чего-то сильно ждешь. Но ничего страшного в этом нет. Для меня важнее, чтобы его можно было слушать через пять лет, не краснея. Это ж первый альбом, размножаться, это важно.
- А.М.: Представь ситуацию. Выпускаешь альбом, едешь в тур, зарабатываешь какие-то деньги – а ничего, в общем-то, не меняется. Люди слушают Лигалайза и Касту. Твои действия?
- А так и будет. Во всяком случае, первое время – однозначно. У меня нет каких-либо иллюзий по этому поводу. Кажется, Толкин говорил в комментариях к «Беовульфу», что настоящий стоицизм – это «делать то, что требуется, без надежды, без отчаяния». За верность цитаты не ручаюсь, но смысл, я думаю, ясен.
- А.М.: Почему, слушая разные твои треки и демки, иногда ловишь себя на мысли, что ты записываешься явно с кем-то не тем?
- Во-первых, это можно сказать обо всех рэпперах без исключения, во-вторых, это дикая вкусовщина. Тебе, например, если не ошибаюсь, нравится Дабл, но более унылую хуету трудно себе представить.
- В.Т.: И все-таки три лучших рэпера России?
- Мы с Шокком и Ваня Ленин, когда мы едем в тур по России и имеется третий микрофон. Ваня на самом деле достаточно лютый бэттл-рэппер, но об этом мало кто знает, т.к. ему нужно сохранять имидж любителя Evidence. Серьезно.
- В.Т.: Хоть, кто-то из читающих на русском, кроме Шокка и Вани Ленина, вызывают уважение именно как рэпперы?
- Да, такие есть, но они и так знают об этом из личного общения. Их совсем мало.
- А.М.: Несколько дней назад состоялась премьера второго сингла. Не знаю, как его восприняли твои фанаты или, страшно сказать, поклонники Dom!no - но у меня два вопроса к тебе по поводу этой песни: почему и зачем?
- Это как раз к предыдущему вопросу. Dom!no - один из немногих в русском рэпе, кто полностью самобытен. Я это моментально понял, когда наткнулся на его песни. Кроме того, хоть это для многих и не очевидно, но у нас много общего. Он такой же "чужой" в русском рэпе; его тексты, как и мои, находятся на грани, а часто и за гранью дурного вкуса с точки зрения большинства, несмотря на гораздо более "доступное" исполнение. Плюс его взгляд на окружающий мир как на нечто враждебное - это стопроцентно мое. То, что у нас еще до всякого фита была масса общих слушателей, - тоже симптоматично, учитывая то, какой разный наш рэп. Познакомились мы изначально именно через одну такую общую слушательницу, еще в 2009 году, и с тех пор думали над совместкой, никак не разглашая взаимное уважение. Трек несколько раз полностью менялся, есть даже записанные промежуточные версии с совершенно другим текстом. Большинство слушателей трек поняли, а что до возмущенной реакции остальных ("да как можно?!") - думаю, уже более-менее понятно, насколько это для меня важно. Домино обитает в той же странной сумеречной зоне, что какие-нибудь Sisters of Mercy (кстати, моя любимая западная группа): эдакий андерграунд от эстрады или "темная попса". По форме - поп, по сути - жесть. Я очень доволен фитом, он вышел полностью в моем стиле и полностью в его, мы встретились посередине. С фитами такое очень редко выходит, к сожалению.
- В.Т.: Как я понимаю, в принципе друзья у тебя есть – наверное, именно в российском понимании этого слова, которое чуть конкретнее английского «friend». Веришь в дружбу?
- Верю однозначно, но без лишней сентиментальности. Дружба должна постоянно подпитываться взаимным интересом и общими замутами, иначе она может превратиться в нечто искусственное, в обузу. А еще есть такая тема, как лояльность. Тоже очень важная тема для эмигрантов.
- А.М.: Не кажется ли тебе, что твое окружение (по крайней мере, те люди, которых со стороны можно принять за твое окружение) явно не соответствуют тебе по таланту?
- Мое окружение – это Шокк и Ваня Ленин. На мой взгляд, это наиболее талантливые, работоспособные и нестандартно мыслящие люди из всего русского рэпа и я горжусь тем, что придумал замутить лейбл втроем.
- В.Т.: Сменим тему. Самое переоцененное произведение в литературе?
- «Мастер и Маргарита» (хотя в остальном Булгаков охуенный писатель, да и этот роман неплох, но не более). По-настоящему хороша только сюжетная линия с Бегемотом и московскими писателями. Любовная линия – лютая пошлятина. Что и объясняет всеобщую любовь к произведению.
«Чайка по имени Джонатан Левингстон». Это вообще *** знает что такое. Ладно еще, изголодавшемуся советском читателю нравилось, но я никогда не пойму тех, кто ссыт кипаятком от этой напыщенной бредятины в 2011 году.
- А.М.: Понимаю, что образованному человеку сложно ответить на вопрос про любимые книги и любимых писателей, но могу сформулировать так: назови те книги, которые сильнее всего на тебя повлияли?
- Я бы не назвал себя образованным человеком, честно. Да, я нахватался разношерстной гуманитарщины по верхам, но это еще не есть образованность, скорее умение красиво пустить пыль в глаза и вербально выкрутиться из любой ситуации. Мне пару раз доводилось встречать действительно образованных людей, эрудитов. Это очень редкая, совсем иная порода людей. А что касается книг и их влияния, то вопрос неисчерпаемый. В детстве очень сильно повлияла такая странная троица (в моих глазах они всегда были троицей): Гофман, По, Гоголь. Все произведения в совокупности. Отсюда с ранних лет – тяга к макабру, диковатой мистике и мракобесию, позднее приведшая, среди прочего, к Лавкрафту. Лавкрафт для меня вообще центральная фигура, опять же, не конкретные произведения, а его мироощущение в целом, его космос. Но это долгий и не совсем адекватный разговор. Из примерно той же или сопреженных опер – Майринк, Хармс, из ныне живущих – Мамлеев. Очень повлияла поэзия серебрянного века: Гумилев и Блок (как две крайности), Мандельштам, но больше даже весь антураж того времени, вся «тусовка» 10-х и 20-х годов, напрмер, в воспоминаниях Ходасевича и Иванова. Я не знаю более интересного периода с более высокой концентрацией креатива. А если брать именно конкретные книги, оказавшие на меня влияние, то в них, наоборот, сплошной реализм. Вот две главные: «Книга Мертвых» Лимонова и автобиография немецкого актера Клауса Кински «Ich bin so wild nach deinem Erdbeermund» (на русский либо вообще не переводилась, либо с дикими сокращениями). Вот уже 5-10 лет я осознанно и неосознанно живу по этим книгам.
- В.Т.: У кого в русской литературе лучший слог?
- Я не любитель иерархий в духе «лучший слог». Самый запоминающийся – у Платонова.
- В.Т.: Это только ощущения, или Бродский сильно повлиял, особенно в «Нет связи»?
- Сильно. В начале «Нет связи» прямая отсылка к «Пилигримам». Вообще, стихи я в свое время перестал писать (и больше уже не начинал) именно из-за влияния Бродского, которое было настолько велико, что стихи выходили позорными и нечитабельными. При этом Бродский, хоть и силен, далеко не мой любимый поэт, у него просто очень привязчивый стиль, который, как паразит, въедается в голову и его потом очень тяжело вывести. Но в целом его стихи для меня слишком продуманные, в них не хватает спонтанной безуминки. Для рэпа это как раз подошло бы, но стихи – другое, излишняя сухость их душит. Достаточно почитать Мандельштама, Хлебникова или обэриутов, чтобы почувствовать разницу.

- В.Т.: С кем из поэтов (неважно, живущих ныне или нет) ты бы записал фит?
- Я бы не стал писать фит с поэтом, с непривычки даже Блок на бите будет звучать, как Мастер Шефф.
- В.Т.: Какой должна быть рэп-журналистика?
- Отлично шарящей в западном рэпе и истории хип-хопа, непредвзятой, самобытной. Но такой почти нет.
- В.Т.: У России великое будущее или ей осталось 100-150 лет?
- Вообще у меня есть еще одно железное правило: не говорить об общественной жизни России. О российской политике, будущем и т.д. А то это очень комично будет смотреться от человека, почти всю жизнь прожившего за рубежом. Тут есть два типа эмигрантов: одни ругают Россию и все российское («слава богу, что уехали» и тп), другие за рубежом вдруг резко становятся патриотами и начинают всех поучать. Все это дикость и герценовщина. Как минимум пока я живу вне России, я такие прогнозы делать не вправе, да и не в силах, и ограничиваюсь разговорами о российской культуре, в т.ч. о рэпе.
- В.Т.: У тебя есть железное правило не объяснять свои тексты и еще одно железное правило не говорить об общественной жизни России? Есть еще «Правила жизни Мирона»?
- Ты упомянул не правила жизни, а правила поведения в сети. Правила жизни тоже есть, но чего о них громко заявлять.
- В.Т.: У тебя достаточно агрессивные, жесткие треки, ты в жизни такой же или назвал бы себя спокойным, неконфликтным человеком?
- Спокойным я бы себя точно не назвал. Но я действительно дружелюбен и приветлив, этого не отнять. Агрессия внутри, она там сидит с детства, и в треках я даю ей выход. Достаточно частый вариант среди рэпперов.
- В.Т.: У тебя ножик определенной фирмы или не придаешь этому значения?
- Я что, по-твоему, где-то читал о том, что ношу с собой ножик?
- В.Т.: Была строчка «Тренировочные штаны, AirMax, ножик»…
- Там две строчки: «Тренировочные штаны, эйрмэкс, ножик, здесь чужаков любой подросток поиметь может». Как говорится, «дальше сами».
- В.Т.: «Ваш е…ный хасол бы смотрел на пол, попав на Elephant&Castle…» куда бы смотрел ваш хасол, попав на Выхино или Измайлово (не кажется ли забавным исполнять на русском о том, как все жестко в хм… Лондоне)?
- Ну, я думаю, самое позднее с недавних погромов твое саркастическое «в хм... Лондоне» несколько теряет вес. Лондон – не Цюрих, несмотря на ванильнейшие представления о нем у большинства россиян. Эти представления раздражают русских, живущих здесь, вот мы и развеиваем мифы, но не более. Я читаю о том, что вижу вокруг. Жил бы дальше в милейшем и безопаснейшем городке Оксфорде – читал бы про него. Жил бы все еще в жутковатом Слау – читал бы о нем. Речь не об этом. Российские рэпперы, позиционирующие себя как гангстеры и хаслеры, обосрались бы и на Выхино (просто повторяю за тобой, название района мне ничего не говорит), и на Элефант н Кастле, и в Слау. Гангстеры не снимают себя победоносно на камеру после драки с малолетками, гангстеры не снимают «один день из моей жизни» в родительском особняке. Еще когда я первый и пока что последний раз был в Москве в 2002 году и общался с тогдашним цветом форума хип-хоп.ру, я был поражен тем, насколько у этих ребят было много денег. Среди их родителей практически не было левых людей, сплошь бизнесмены, директоры предприятий, мэрия. Ничего плохо в этом нет, но ведь многие из них уже тогда подавали себя как «уличных». Вот такой он, московский рэп.
- А.М.: Рэп должен быть искренним?
- Рэп может быть каким угодно – искренним, фальшивым, педерастическим, правым. Просто это не значит, что я должен его уважать. Мне лично нравится искренний рэп, в котором видно личность исполнителя, в том числе со всеми его сомнениями и слабостями. Остальное мне малоинтересно, даже если это очень крутая маска, она остается маской, а это всегда слабее, чем честно рассказать о себе.
- А.М.: Все твои треки – искренние и идут от души?
- Пожалуй, кроме чистого бэттл-рэпа, там я просто рифмую в свое удовольствие и экспериментирую с техникой. Но и там основной импульс – негатив – он ведь от души.

- А.М.: Расскажи содержимое своего плеера.
- Там только биты на мой альбом для тех треков, которые еще не дописаны. Неделю назад были Burial, KKoke, Промышленная Архитектура, MoTrip, FieldsofNephilimи Анжелика Варум.
- В.Т.: Живя в Англии, ты сможешь без помощи google сказать, кто такие Майкл Биспинг, Дэн Харди и Пол Дэйли?
- Нет.

- В.Т.: На футболе в Лондоне был? Что из себя представляют там фанаты как субкультура?
- Не был, т.к. не интересуюсь совершенно, как и спортом в целом. Среди друзей и знакомых болельщиков, конечно, масса, русские болеют почти все за Челси. Что касается именно фанатской субкультуры, то она логично вытекает из т.н. английской ladculture, совокупности интересов мужской половины белого lower middle class. Это всегда свежие дизайнерские кажуальные шмотки, «мужское братство» и пивное нажиралово в пабе по пятницам и субботам с последующими драками, коксом, групповым поиском противоположного пола и попытками с чем-то совокупиться. Также в этом коктейле периодически всплывает спонтанный патриотизм и национализм. Убери отсюда поиск противоположного пола, добавь чуть-чуть организованности и получишь английский околофутбол. При этом речь идет не о представителях социального дна, не об underclass, громивших на днях лондонские окраины, а о солидных работягах и клерках с семьями, домами под 25-летнюю ипотеку и отдыхом в Испании, то есть об основной части британского общества. Вообще, если хочешь больше